читать дальше




rubstein.livejournal.com/828995.html#cutid1

О ПРЕДСКАЗАНИЯХ
Я знал предсказательниц, правда, немногих.
Мадам Сальмажур научилась на картах гадать
в Океании,
Где ей к тому же представился случай
Стать участницей обворожительной сцены,
Когда совершался акт людоедства.
Об этом она говорила не всем.
Но что касается тайны грядущего,
Тут уж она не могла ошибиться.

Другая гадалка — кажется, имя ее Маргерит —
тоже довольно искусна.
Однако мадам Деруа вдохновеннее всех
И всех прозорливей:
Было правдой все то, что она мне сказала
о прошлом,
А ее предсказанья сбывались в назначенный срок.
И еще я знал человека, который по тени гадал,
Но мне не хотелось, чтоб тень моя стала объектом
допроса.
Бьется зеркало, соль рассыпается, падает хлеб...
Пусть безликие боги примет мне всегда свою
милость даруют.
Впрочем, я ведь не верю, а только смотрю,
и слушаю, и, обратите вниманье,—
Я довольно прилично читаю по линиям рук,
Потому что не верю, а только смотрю...
и слушаю, если возможно.
Дорогой мой Андре, предсказателем может быть
каждый;
Но людям так долго внушали,
Что нет у них будущего,
И от рожденья они идиоты,
И невежество — их неизменный удел,
Что поверили этому люди,
И никто себя даже не спросит,
Знает он будущее или не знает.
Религией тут и не пахнет — ни в приметах,
ни в предсказаньях:
Это просто попытка наблюдать за природой
И ее истолковывать.
Здесь ничего незаконного нет.

Про интересы. Если у меня бы была/будет охрененная собранность и я буду всё успевать, я бы хотела ещё (кроме того, чтобы продолжать много рисовать и учить французский, не забывать английский)
— заниматься спортом: ходить в бассейн, на йогу
— научиться шить и кроить
— научиться играть на фортепиано и разбираться в музыке

Люблю очень-очень Гогена, мне кажется мне вообще никогда не надоест смотреть на эти цветааа) Заходишь в зал с Гогеном в Эрмитаж и всё, ты залип) Там так хорошо, зачем вообще куда-то ещё идти, можно просто сидеть посерединке зала и смотреть в общем - куда ни глянь - везде так красиво)

Ну это, конечно, всего-то фотка, но пусть будет:

Corregio, Юпитер и Ио (около 1531)


лапка! xD

Лох-перфекционист.
Как звучит!

Кафка всегда такой Кафка.
«Как можно радоваться миру? Разве только если убегаешь в него»

Никогда не посте фотки в дебильные соо. И не постите повторно. И окончательно, «ну финально постебаться и проверить реакцию» не постите. Дебилы бесят и портят настроение. Дебилы даже троллинг не понимают.
А судьи кто - как будто судить может каждый. Ты заходишь в профиль... батюшки! Почему я слушаю твоё мнение. Это снобизм, да, но похуй, у меня реально нет причин прислушиваться к людям в сферах, в которых они очевидно пиздец некомпетентны)

Из лекции Седаковой, Посредственность как социальная опасность (yarcenter.ru/content/view/47131/52/)
два абзаца для контекстаИз того, что я говорю, понятно, что “нашей ситуацией” я называю не собственно российскую ситуацию, в которой мы еще недалеко отошли от этих инфернальных форм насилия и страдания, и они всегда рядом, так что не впасть в них снова - это наша актуальная задача, и дальше нее ничего не видно. Но тем не менее, есть общее “планетарное” время, есть положение всей цивилизации, к которой мы так или иначе принадлежим (или будем принадлежать) и ключевое слово которой – либерализм. Вот это-то общее как раз, мне кажется, во всех наших разговорах об актуальности и современности не обсуждается. Мы продолжаем говорить о собственной ситуации как из-за железного занавеса или из-за китайской стены.

Это то самое общее положение, которое мы, после того, как наша почти полная изоляция в мире кончилась, вроде бы должны нагонять: вроде бы мы отстали от “них”. Однако порой мне кажется (по опыту двойной жизни, поскольку я все время странствую между двумя этими мирами, “нашим” и “их” и не могу уже не видеть их как один мир) — мне кажется, что, как ни странно, часто дело обстоит ровно наоборот. Кажется, что мы в каком-то смысле уже были в будущем этого либерального общества, хотя, естественно, ничто точно не повторяется, и “их” будущее может принять какие-то другие оттенки. Но я отчетливо видела, что в чем-то мы действительно были, как тогда пели, “впереди планеты всей”.

Я расскажу одну историю, которая, может быть, уточнит то, что я имею в виду. Однажды в Хельсинки, в университете, меня попросили рассказать в течение одной лекции, академического часа, вкратце, историю подсоветской культуры и искусства. Одним из опорных моментов в моем рассказе был “простой человек”. Я сказала, что героем всей этой истории искусства был “простой человек”. От художников требовалось писать так, чтобы это понял “простой человек”. От музыкантов требовалось писать такие мелодии, которые “простой человек” (то есть, не получивший музыкального образования и, возможно, не отягченный особо тонким слухом – иначе он уже не “простой”) может с первого раза запомнить и спеть; философ не должен был говорить “заумного”, “сумбурного” и “непонятного”, как это делалили Гераклит, Гегель и другие “несознательные и буржуазные”, и так далее, и так далее. Был ли этот “простой человек” реальностью или он был конструкцией? — Это вопрос. Я думаю, изначально он был конструкцией, моделью “нового человека”, “человека воспитуемого”, но постепенно эта официальная болванка наполнилась содержанием, и мы увидели этого “простого человека” вживе; его “воспитали”, ему внушили, что он имеет право требовать, чтоб угождали его невежеству и лени. О, сколько раз я видела “простого человека” в действии. На выставках он писал книгах отзывов: “Для кого это все выставлено? Простой человек этого понять не может”. Он строчил в редакции, он сам стал воспитателем. Да, люди стали такими, какими их хотели видеть. Видимо, это было удобно. Заметьте, как мало говорится о том, какое удобство реальный социализм, во многих отношениях мучительный, предлагал человеку, чем он соблазнял его: возможностью безответственности, свободы от личной вины, свободы от “комплекса неполноценности” перед всем, что превышает его понимание и его опыт. Это прекрасно описал Пауль Тиллих, анализируя тоталитаризм в своем “Мужестве быть”. Без согласия среднего человека на режим, без этого добровольного совпадения населения с режимом мы мало что поймем в происшедшем у нас.

Итак, я рассказываю приблизительно так, привожу примеры, говорю о том, что на могилах многих наших художников, убитых сразу или взятых долгим измором, можно написать: “Их убил простой человек”. И, пока говорю, вижу: студенты смущаются, ежатся... Потом ко мне подходили преподаватели и благодарили: “Большое вам спасибо! вот теперь они узнали, что делают”. Как выяснилось, хельсинские студенты подходят к своим профессорам с этим самым требованием: “Пожалуйста, не завышайте задач, не требуйте от нас слишком многого. Не говорите нам слишком сложного и заумного. Мы обычные, простые люди — не требуйте от нас невозможного. Все должно быть для простых людей”.

Финляндия здесь нисколько не исключение. Это совершенно типичная картина. Я встречала европейских редакторов, издателей, которые говорили то, что мы в прежние времена слышали постоянно и надеялись, что это навсегда исчезнет вместе с нашим специфическим режимом: “Наш читатель этого не поймет”. “Мы не должны угнетать читателя завышенной эрудицией, сложностью и т.п.”

И дальше, очень интересно, советую)

читать дальше
Прежде всего, я предлагаю вспомнить, как был осмыслен у нас наш радикальный поворот от общества тоталитарного типа к какому-то другому. От чего предполагалось уйти и в какую сторону направиться. В какую сторону, ясно: в сторону модернизации, вестернизации, достижения того, чем располагает “весь цивилизованный мир”. При этом цивилизованный мир представлялся как мир демифологизированный, рациональный, прагматичный. Избавляться же следовало от господства мифа, от бессознательного, в котором мы пребывали, от “нецивилизованности”.

Несколько лозунгов переходили из уст в уста и в конце концов приобрели статус неоспоримых истин. Один, самый ходовой – строка Бродского:

Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

Другой – из никем не читанного, но всеми почитаемого Вебера, о протестантском происхождении капитализма.

Третий – смерть интеллигенции и вина русской литературы и русских мыслителей за происшедшее.

Четвертый: или хорошая жизнь – или хорошее искусство. Чтобы не было лагерей, не нужно нам и достоевских.

Остановлюсь на минуту только на первом из этих глубокомысленных тезисов. Поэтический смысл строки Бродского не обсуждается. Принятый же sensu stricto, как руководство к действию, этот стих довольно страшен. Мина замедленного действия, которую оставил Европе старый тоталитаризм, - вечное сопоставление с собой, из которого получается, что все что угодно лучше и уже потому его нужно принять. Нацизм принят за абсолютное зло, рядом с которым любое другое терпимо и даже оправдано. Но, как заметил французский философ Ф. Федье, всякое зло абсолютно. На практике нетрудно убедиться, что воровство непременно где-нибудь вдали кончится кровью, как это описано в “Фальшивом купоне” - и как мы имели возможность многократно убедиться, читая о разборках начинающих бизнесменов... Тем не менее, благодушная безыдейная аморалка приветствовалась как альтернатива “кристально чистым” кровопийцам-идеологам.

Мы снова вместе и наконец полноценно функционируем с нашим бложиком и фотоаппаратом

toujourpurr.blogspot.com/2012/10/come-together....