Цитата Дуни:
Ты встречаешься с человеком, ты влюбляешься в человека, и тебе кажется, что сейчас я рассыплю перед тобой все свои сокровища, я познакомлю тебя со своими друзьями, я найду тебе новую работу, я посоветую тебе новую стрижку, я куплю тебе новые шмотки и так далее, и так далее. И ты будешь счастлив. А мы на самом деле не знаем, какой он, другой. И что ему хорошо. Поверьте, само по себе противопоставление интеллигенции и народа мне совершенно не интересно, совсем. Но внутри этого противопоставления существует то, что якобы просвещенная часть общества...Вернее, опять же, и общество меня не интересует, меня интересуют отдельные люди. Так вот, мы очень, очень склонны жить и думать за других, и мне кажется, что это на самом деле не только инфантильно, но и преступно. Мы осуществляем это преступление ежедневно, мы этого не замечаем. И, поверьте мне, я, безусловно, сочувствую Ходорковскому как любому узнику, как мне велит мой сословный кодекс. Но наша способность растерзать того, кто не думает о Ходорковском, наша способность объявить его безмозглым, не человеком просто оскорбительна, она вызывает у меня бешенство. И для меня эта история — об этом. Про то, что я — это неважно, это сейчас все делают и примазываются, я не буду говорить, в чем я участвовала, в чем не участвовала, но мои симпатии, безусловно, на стороне Болотной, а не Поклонной. Мои идеологические симпатии. Но заявление о том, что этому можно, а этому нельзя спички в войну подать, они вызывают у меня просто темноту в глазах. Если мы претендуем на то, что мы — просвещенная часть общества, нам, в частности, должно быть внятно понятие privacy, с которым у нас очень туго. И две эти героини на протяжении всей истории только и делают, что одна, что другая, что нарушают privacy друг друга. Лезут друг к другу, лезут на территорию друг друга. И вот из этого выходит то, что выходит. Но если Вике я не имею права ставить это в вину, то Лизе — имею. Она знает слово privacy.

Как этот конфликт может разрешаться?

Авдотья Смирнова: По-моему, только путем долгих тренировок. Там же, понимаете, в чем дело. Помимо того, что вы сказали — интеллигентской невозможности что-то сказать, есть еще одна родовая черта, которая меня занимает — это инфантилизм в следующей форме. Мне кажется, что инфантилен человек до тех пор, пока он фактически не знаком с собой. Пока ему кажется, что он такой, такой, такой, такой, и его внутренний образ себя далеко отстоит от того, что ему говорят про него другие. И зрелость наступает человеческая тогда, когда ты понял про себя, что ты такой, такой, такой, а не этакий и не можешь от себя ждать того, сего, пятого, двенадцатого, что у тебя не получится. И после достаточно неприятного этого признания ты учишься принять себя таким. И мне кажется, что у нас с этим очень худо, в нашей части социума. И беда героини Лизы состоит в том, что она себя не знает. Мы когда разбирали и репетировали, я говорила, что это следующая история. У нас есть такая статистика жуткая по стране: у нас очень высокий процент возврата приемных детей в подростковом возрасте обратно в детприемник. Люди берут ребенка, усыновляют его, живут с ним, а потом наступает пубертат, в котором любой ребенок, твой, не твой, не адекватен. Они приходят в ужас и сдают его обратно. Я актерам говорила, что это история про ребенка, которого усыновляет человек, который в принципе к этому не готов, но ему кажется, что он готов. Это я вам говорю как человек, который на самом деле много лет думал об усыновлении и даже однажды начал процесс оформления опеки. А потом я поняла, что, к сожалению и к стыду, безусловно, я не потяну. Я не такая, я не умею, я не могу, к сожалению. Я бы очень хотела быть другим человеком, но, к сожалению, я тот человек, который есть. Мне кажется, что не только Лиза себе этого не сказала, мне кажется, что у нас все сословие себе этого не говорит.